Эти два дня я говорю с ним со смехом. Даже не так, - с насмешкой. Я не говорю ничего обидного или, как он это выразил, грубого, но я чувствую при этом, как его злит и обижает мой тон. Я не ласкова, я демонстративно любезна, холодно отстранена и беззаботно откровенна. Наверное, его задевает моя прямота.
- Почему ты мне грубишь?
- Я не грублю, я держу тебя в тонусе.
Он отчитывает меня, как я могла, я же сама хотела быть ему другом. У меня внутри даже не екнуло ничего, когда я парировала: это не я предлагала, это ты предложил остаться друзьями. А я не хотела терять общение. Это разные вещи.
И одной его малюсенькой заминки мне было достаточно, чтобы понять: он в нокауте. Конечно, с его ловкостью он быстро выкрутился, но была, была эта мгновенная слабость с его стороны.
Он боится со мной разговаривать теперь, я знаю. Ему проще даже Ж. написать, хотя она его бесит, чтобы она помогла. Естественно, все вопросы он решает через К., трындит с ней постоянно. Мне остается только молча наблюдать со стороны и продолжать себя уговаривать, что так надо. И эта роль суки мне пришлась по душе. Ты не думаешь, что твои слова могут обидеть его, наоборот, ты подбираешь такие холодные слова, насмешливые, слегка надменные, они имеют легкий подтекст, а его эго мгновенно поджигается. Ничего, ничего, ты слишком долго тешил свое самолюбие, пользуясь мной. Настало мое время. Я тоже могу сделать тебе больно своим без-раз-ли-чи-ем.